Найк Борзов: "Мне хочется, чтобы все жили круто и думали о себе и своих близких"

Экспериментатор, мрачный романтик и отец девятилетней дочки-музыканта Найк Борзов дал большой концерт во Владивостоке, вспомнив свои старые хиты и представив изголодавшейся публике новые песни. Перед выступлением в «Мумий Тролль Music Bar» музыкант рассказал AG о своем взгляде на мир, мотивах песен и отношениях с психоаналитиками.

Справка AG

Найк Борзов (Николай Владимирович Барашко), 23 мая 1972 года, Видное, – российский рок-музыкант, певец и автор песен. Является основателем и лидером панк-группы «Инфекция», однако в широких кругах больше известен своим сольным творчеством. Создатель таких общепризнанных российских хитов, как «Маленькая лошадка», «Верхом на звезде», «Я знаю три слова» и других.

AG: Найк, последние несколько лет вы пребывали в зоне андеграунда. Вы осознанно выделили себя из массовой культуры?

– Я не замечаю, когда выхожу и вхожу в нее обратно. Я себя не ассоциирую с поп-музыкой в принципе. В моих песнях есть запоминающиеся рефрены, слова глупые, тем не менее большинство моего материала тяжело для восприятия с первого раза, нужно копать. Я занимался какими-то проектами, которые не были связаны с мейнстримом, где звук был совсем неадекватный. Но это тоже искусство, которое имеет право на жизнь, достойно внимания, и если я не буду это реализовывать, то начну сходить с ума.

AG: Как вам работается в совместных проектах? Как записывался ваш совместный трек с Линдой для альбома «Би-2» «Нечетный воин 3»?

– До этого я уже работал с ребятами на «Нечетном воине 1». Со вторым проектом не вышло, а на третьем мне прислали несколько вещей на выбор. Песня «Далеко» изначально была медленная, депрессивная, прямо смерть. Мне показалось, что нужно что-то изменить, пошла фантазия, изменился бит, и мы с моим другом Ильей Шаповаловым сделали совершенно новую вещь. Линда появилась в последний момент, когда мы начали миксовать песню. Шура позвонил мне и предложил добавить в трек женский вокал. Из небольшого списка поющих девушек я выбрал Линду, и мы не ошиблись, потому что она добавила в песню некоторую болезненную шизофреничность, истеричность.

AG: Найк, вы называли свой предыдущий альбом «Изнутри» самым светлым, а сейчас готовится «самый приземленный», с чем это связано?

– В своем сольном творчестве я не пою про стакан, который наполовину пуст или наполовину полон. Мне нравятся современные символы, которые правят обществом, и оно считает их каноническими. Мне интересно искать причину, почему это появляется и почему люди живут, думают и чувствуют именно так. Корень проблемы позитивного момента – чтобы человек пошел по дороге моих песен туда, куда ему хочется. Я оставляю поле для фантазии слушателя.

Насчет приземленности – у меня есть песня о таксисте, который воспринимает своих пассажиров, становится с ними одним целым и участником каких-то ментальных событий. Ведь для каждого человека его проблемы – самые глобальные. Это можно раздуть до нереальных размеров, поскольку внутренний космос вообще бесконечен. А моя светлость связана скорее с абсурдом. Тот же «Изнутри» нес какую-то одну мысль, а новая пластинка этого лишена. На этот раз концептуальности нет, а есть набор треков, которые будут вести куда-то человека.

AG: Сегодняшний российский рок во многом социален и лишен мелодичности. А откуда вы черпаете вдохновение?

– Те группы, которые берут какие-то антиправительственные темы или используют тему детей, вмиг становятся мегапопулярными. Из последнего услышанного – группа Lumen, которая, внедрив в свои тексты современные мейнстримовые политические символы, за какие-то два года начала собирать стадионы. Мне такое не нравится, потому что я стараюсь искать причину, а не работать со следствием. Я ищу пути для нового движения, но они обязательно должны быть позитивными. Негатив и конструктив – это прошлый век с европейским декадансом, чумой и прочими инквизициями.

AG: Что сейчас можно послушать из русскоязычного рока?

– Много чего, если внимательно порыть. Из последних хитов – киевская группа «Степан и медуза» с песенкой «Друзья», андеграундная команда «Арабские жеребцы», исполняющая индустриальный нойзовый шаманский психодел. Сейчас молодые музыканты научились играть музыку не нотами, а ощущениями. Такой массовости не было до конца нулевых, возможно, повлияла эра детей индиго, которые сегодня постепенно начинают рулить ситуацией.

AG: Как вы относитесь к тому, что некоторые русские группы пытаются петь на английском языке?

– Я считаю, что репертуар такой команды должен наполовину состоять из русскоязычных текстов. Английский язык очень прост – как стол. На самом деле, полно примеров групп, которые добились определенного успеха с дрянным произношением – ABBA, Rammstein. Даже уехав в Америку, русский останется русским – горбатого могила исправит. Наша культура глобальна и очень повлияла на окружающий мир. Взять тот же Radiohead, который в своих психоделических альбомах типа OK Computer использовал русские романсы. А если потерять свою идентичность, то ты никому не будешь нужен, поскольку в каждом американском клубе за вечер играет 50 одинаковых команд. Спой на русском – и ты привлечешь к себе внимание. Возьмите в качестве примера Gangnam Style или группу, которая использует в своем творчестве южноафриканский язык. Сейчас даже продаются специальные словари, чтобы фанаты понимали, о чем идет речь в песнях.

AG: Найк, вы иногда не чувствуете себя заложником одной-единственной песни?

– Мне нравится петь «Лошадку» на концертах, люди всегда подхватывают ее хором. Поймите, я за то, что в кайф. Если люди этого хотят, то почему им не дать. У меня есть несколько хитов, и иногда я миксую их по половинам в свое удовольствие.

AG: Как вам, кстати, нынешняя протестная российская действительность?

– Мне нравится, что народ начал думать о том, что происходит, но не нравится то, что люди задумываются о протестах и ругани. Мне хочется, чтобы все жили круто и думали о себе и своих близких.

AG: Найк, когда вы понимаете, что вы написали хорошую песню? Каковы критерии?

– Я пишу много музыки. И если мелодия возвращается ко мне с гармонией в течение одного-двух месяцев, то я пишу слова.

AG: Скажите, вы находите в русской или зарубежной музыке своих единомышленников?

– Может, Дэвид Боуи, с которым я рядом стою. Правда, последний его альбом я пытался слушать два раза, нашел пару неплохих вещей, но остальной материал высосан из пальца. Немного «старперский». А вот клипы его шедевральны, сделаны технологически круто и каждый раз развивают новое пространство.

AG: У вас много сновидческих мотивов. Как это влияет на ваше творчество?

– Я иногда во снах пишу песни, потом просыпаюсь и записываю их. Правда, сейчас есть одна неизданная вещь, но когда я начинаю ее напевать, то мои друзья крутят у виска, поэтому я сомневаюсь в необходимости ее записи. Но это не страшно, поскольку я знаю психиатров, которые на моих песнях защитили диссертации – раздвоение личности и остальной психбукет.

AG: Найк, а как вы контактируете с реальностью?

– Когда я пишу, репетирую в студии, играю на концерте, общаюсь с ребенком или путешествую, то нахожусь в состоянии отключения от реальности. Я вообще стараюсь наблюдать многие вещи со стороны, поскольку это очень хороший угол зрения. Ты можешь увидеть себя и всю ситуацию, облетев ее со всех сторон. Но я не могу не соприкасаться с реальностью до конца: вижу несправедливость мира, меня это беспокоит и ситуацию хочется изменить.

AG: Ваша дочь воспринимает отцовскую музыку?

– Конечно, при этом она сама занимается творчеством, несмотря на то что девочке всего девять лет. Какое-то время назад дочь написала целую песню, где я поправил только одно слово и два слова поменял местами. Недавно звонила и попросила сочинить к ее новой песне музыку, на что я предложил ей попробовать самой. У дочери даже есть своя мини-студия. Если не получится, то помогу.

Мне вообще очень часто присылают тексты, и когда я читаю их, то в моей голове сразу возникает музыка. Для меня всегда интересно обернуть стихи в музыку, немного изменить их восприятие.

AG: Найк, вам интересно экспериментировать с уже давно известным материалом или вы предпочитаете создавать свой контент?

– Разумеется, я не могу отойти от классики, которую впитал с молоком матери, но мне интересно двигаться своей дорогой. Я не хочу проходить путь, которым шли многие до меня. Я даже до знакомого места всегда иду разными дорогами и поэтому рискую наткнуться на что-то новое и интересное.

AG: Что вы посоветуете владивостокским рок-группам?

– Мочить и мочить. Больше, громче, сильнее и дольше. Другого способа нет, здесь все время что-то надо делать и не останавливаться, даже если что-то не получается.

AG: Если позовут хедлайнером на местный фестиваль – приедете?

– Конечно, я люблю фестивали.

AG: Вы отмечаете для себя разницу в публике в разных городах?

– Бывает, что публика несколько по-разному воспринимает мое творчество. Например, некоторые люди молча стоят, слушают и не двигаются. Смотрю в толпу, а там поле без ветра. И наоборот. Свежий случай – два концерта в Ижевске и Казани. В первом варианте публика в основном безмолвствует и хлопает только после песен. Казань же сразу завелась, люди начали петь громче, чем мы, и в какой-то момент их даже пришлось перекрикивать. Совершенно шизофренический концерт, где мы несколько раз выходили на бис. Прямо какая-то битломания. Хотя программа в обоих случаях не сильно отличалась друг от друга.