Банковский кризис мужского среднего возраста

Роджер прожил в Юго-Восточной Азии лет 15, всю свою бурную молодость. Дайв-клуб White&Blue на тайском острове Пи-Пи, в котором он работал дайв-мастером, 26 декабря 2004 года смыла волна цунами, погибла вся его команда. Он в этот день был в Бангкоке, встречал католическое Рождество с друзьями из Европы. 12 октября 2002 года он проходил всего в 100 метрах рядом с ночным клубом на Бали, который взорвал террорист-смертник – 164 иностранца-туриста и 38 индонезийцев погибли, 209 человек были ранены. Роджера даже взрывной волной не качнуло.

Неправедный ныряльщик

Я называл его Holy Diver, божественный ныряльщик, по названию известной песенки хард-рокера Дио. Там в припеве: «Gotta get away, Holy Diver», – «Должен выбраться, праведный ныряльщик». Он весело скалился и называл меня Dostoevsky Prestuplenie и всегда добавлял: «Hard Russian word!» Слово «наказание» он так и не выучил. И всегда (или почти всегда) выбирался. И был совсем-совсем неправедным… Русскую водку и красную икру, которую мы привозили ему в подарок, он тут же открывал и угощал всех вокруг.

Конечно, познакомились мы случайно, заглянули в дайв-шоп, тот самый потом смытый цунами White&Blue, попросились нырнуть, и в море с нами отправился Роджер. Дайв-мастер, дайв-гид – это на самом деле серьезная и тяжелая работа. Кроме физической подготовки, нужно быть психологом, физиологом, врачом экстренной помощи, знать несколько языков, как полиглоту. Нужно понимать психическое и физическое состояние членов своей группы под водой без слов, без знаков. Новички часто паникуют, не контролируют воздух и не подумают сообщить об этом – их мозг гонит адреналин, дайв-мастер обязан видеть это раньше самой жертвы. Утонувшие в Египте – на совести бездарей, они не поняли смысла этого дела. Иметь сертификацию PADI или NAUI – не значит уметь. Дайв-мастера редко становятся друзьями своим клиентам – еще и эмоциональную нагрузку вкладывать в такую работу не у всех получается. Что понятно и не вызывает претензий.

А Роджер стал другом. И несколько лет подряд мы ездили не на «дайвы в теплых морях», а «к Роджеру». Когда он работал в Таиланде – значит, в Таиланд, перебрался на Бали – значит, на Бали. Он мечтал приехать во Владивосток и занырнуть в северном море: «Никогда не был в воде холоднее 15 градусов».

Федерер или Сондерер?

У коренных швейцарцев, как и у японцев, фамилий мало. Сказывается вековая закрытость нейтралитетом. На островах каждый второй Танака или Ямамото, в горах каждый второй Роджер, и если не Федерер, то Сондерер.

– Роджер, – спрашиваю его, – почему ты не инструктор горнолыжного курорта? Почему тебя из высокогорной Швейцарии занесло в подводную Азию? Почему ты не играешь в большой теннис, как Федерер?

– Все просто. Я же из банкирской семьи. Четвертый и последний из детей. А в традиционном банковском деле швейцарцев сейфы и счета переходят к старшим наследникам. Мне нужно лет сто ждать, чтобы стать швейцарским банкиром, поэтому здесь и сейчас я стал тайцем-балийцем, – скалится в 44 зуба, – чуть-чуть потолстею, чтобы жиром спасаться от холода, и стану русским».

Ластами не хлопать!

– Роджер, да ты чокнутый эколог, – говорит Серега Малый, камчадал и браконьер со стажем, любитель крабьих свадеб в апреле, когда панцири и клешни не помещаются в мешок, а погружения всегда сопровождаются лютым переохлаждением. – Почему ты запретил мне похлопать акулу по спине?

Мы на борту, стравливаем азот из крови. Впереди еще одна нырялка. Роджер, вечно смеющийся, вдруг серьезен, как епископ на кафедре.

– Нельзя бить ластой по кораллу, нельзя хлопать акулу по спине. Don’t touch, only see. Ты сильный русский, ты можешь висеть в воде. Виси. Не трогай тех, кто слабее тебя.

Роджер ведет в пещеру на маленьком островке Пи-Пи-Ли, остров необитаемый, вход на глубине 25 метров, потом лабиринт, разные уровни, щели, куда еле-еле влезает баллон. Ластами хлопаем, как ни старайся, у позади идущего перед маской – муть кораллового песка. Фонари эту взвесь не пробивают. Идем по веревке, которую продернули первопроходцы лабиринта, как нить Ариадны. Видимость нулевая. «Куда он нас тащит, зачем?» Камчадал зацепляется за Ариаднину веревку вентилем дыхательного баллона, рукой не достать, он не понимает, что его держит, уже намерен скинуть BCD, нервничает явно, а Роджер впереди – он ведущий. Все-таки ведомые спасаются-отцепляются сами. Над головой – скала, воздуха не хватит, куда? И внезапно – всплыли. Грот освещается странным светом, пробившимся через песчаник и корни пальм. Выхода на поверхность нет, но это – земля! Сбрасываем акваланги и пляшем под пещерным сводом на камнях. Сверху свисают сталактиты, намытые тропическими ливнями. Эйфория.

А камчадал Малый, «зацепившийся», мрачно говорит: «Роджер, ты бы кабак здесь, что ли, открыл? Назови «В гостях у Веселого Роджера». Тут, на камни, поставь столики. Четыре влезет. В баллоны посетителям забей веселящего газу, чтобы водку сюда по лабиринту не тащить. Ящик точно не пролезет».

Пошутили, посмеялись. Назад, на катер, тем же путем, на остатках воздуха.

Декомпрессиметр Роджера визжал, как перепуганный.

Кабак «У Веселого Роджера»

Таец-балиец швейцарского происхождения все-таки построил свой кабак на острове Бали в местечке Карангасем. Конечно, совсем не такой, как мыслилось камчадалу Сереге. Небольшой дайв-центр с маленькой столовкой. Но назвал его громко, выплеснув всю свою революционную обиду на мир швейцарского банковского капитализма: Scuba Libre Bali. Роджер всегда любил носить футболки с Че Геварой, в адресе его интернет-ящика красовалось elgadobundo.

Так же революционно Роджер и женился – на балиийке Деборе из хорошей индонезийской богатой семьи, родилась у них девочка. Когда он написал мне об этом важном событии в своей жизни, девочке мы привезли матрешку. Осторожно спрашиваю: «А как в Швейцарии семья банкиров отнеслась к такому мезальянсу?» Роджер делает вид, что не понимает вопроса. Я и не настаиваю.

В тот приезд к уже семейному «праведному ныряльщику» двое моих приятелей из Владивостока хотели сдать Роджеру дайв-сертификацию. Нырять-то они ныряли, но официально документированного права на дайверство не имели, а через год мы собирались в Австралию на Большой Барьерный риф. Роджер учил их по-взрослому: с экзаменом, с тренировочными упражнениями, в бассейне внезапно срывал маску и смотрел, что делает ученик. Потом сказал мне: «Андрей будет великим дайвером, Женя будет нырять только за компанию». Уже прошло почти десятилетие, и я могу сказать: Роджер увидел дайверское будущее моих приятелей, еще не начав их учить.

А потом он устроил посвящение своим ученикам. Подобного садистского ритуала я не видел никогда. На обученного Роджер надевал маску с трубкой, без клапанов, самое примитивное оборудование времен Жака Ива Кусто, приказывал вдохнуть, и в трубку заливал водку (замечу, привезенную нами). Влезало туда граммов 250, и это спиртное нужно было втянуть в себя без вдохов и выдохов. Андрей втянул. Роджер плясал от восторга: «Этот экзамен мне сдали только несколько немцев, англичане – ни один, теперь я понимаю, почему русские и немцы воевали так часто: вы все пытаетесь доказать, кто круче».

Исчезнувший…

Семейный швейцарский банк не позволил Роджеру остаться вечно юным революционером. Когда начались проблемы евровалюты, он исчез с моего дайверского горизонта. Семья и дело шикнули на него из Швейцарии: «Возвращайся, молодость кончилась». Не знаю, с женой и дочкой вернулся он к сейфам или один.

На днях получил от него скучную записку: «Работаю директором нашего филиала на Кипре. Надеюсь, Владимир, у тебя нет вкладов на этом острове».

Я ответил: «Надеюсь, ты еще ныряешь…»

Он молчит. Завис в лабиринте валютного кризиса. И, видимо, воздух кончается.